Во многих региональных городах России в разное время предпринимались попытки создать самоокупаемый частный театр. Большинство из них провалилось, а сами театры либо были закрыты, либо перешли под крыло государства. Но екатеринбургский «Коляда-Театр» оказался более крепким орешком – он существует с 2001 года, и является не просто успешным предприятием в творческом и коммерческом отношениях, но и одним из символов столицы Урала. О том, как удаётся региональному театру монетизировать искусство, порталу dk.ru рассказал основатель театра Николай Коляда.
Николай Коляда, 59 лет, актёр, драматург, режиссёр, сценарист, телеведущий; основатель, директор и художественный руководитель «Коляда-Театра» (Екатеринбург). «Коляда-Театр» является частным предприятием, зарегистрирован как некоммерческое партнёрство. Деятельность театра не ограничивается Екатеринбургом, труппа ежегодно в январе проводит двухнедельный гастрольный тур в Москве, выступает со спектаклями в других городах России, часто гастролирует за границей (Польша, Германия, Франция, Словения и т.д.). В штате театра – 80 человек.
Фото с сайта «Коляда-Театра».
История частных театров в Екатеринбурге, в общем, не длинная. Они начали появляться в 90-е годы, когда многим казалось, что это несложно: главное - собрать единомышленников и давать представления, а благодарные зрители сами найдут дорогу. Чаще это были танцевальные труппы. Многие живы и сейчас, но я не знаю, насколько они успешны и какая там зарплата у актеров. «Провинциальные танцы» стали муниципальным бюджетным учреждением. На слуху только «Волхонка» и «Театрон».
В 2000 году, оценив их опыт, я решил оставить Академический театр драмы, где десять лет работал режиссёром, чтобы заняться своим делом. Владимир Валл, директор некоммерческого партнёрства «Волхонка», к которому я пришел советоваться, дал мне ксерокопию своего устава и совет: делай как мы. С одной, впрочем, оговоркой.
«Некоммерческое партнерство могут учредить два человека, - пояснил Валл. - Компаньона бери не из театральной среды, чтобы о твоих финансовых делах в театре никто не знал. Иначе, едва на счету появятся лишние деньги, как подоспеют желающие делить их по справедливости. Начнётся война, и творчеству придет конец. У меня такое было».
А в литературном журнале «Урал», который я тогда редактировал, моим заместителем был Олег Капорейко (царство ему небесное, прекрасный был человек). Ему я и предложил работать со мной по театральной части. По большому счету, Капорейко было всё равно, чем я буду заниматься, но его радовало, что я нашёл себе ещё одно дело. Мы отнесли бумаги «Волхонки» юристу, и после долгих обсуждений он написал устав «Коляда-Театра». За 15 лет устав этот почти не изменился.
Фото Артёма Устюжанина (E1.ru).
4 декабря 2001 года - в свой день рождения (так совпало) - я получил на руки учредительные документы и печать, а в январе 2002-го презентовал свой театр в Доме писателей. Думал, городские власти скажут: молодец, что додумался, и выделят помещение - работай! Но ничего такого не случилось. Первый спектакль по своей пьесе «Персидская сирень» я ставил на пару с театром драмы. Потом ушёл в «Театрон» и работал там целый год - делал совместные проекты с «Коляда-Театром», который оставался на бумаге. Своего угла у нас не было.
В мае 2003 года мне позвонила Любовь Макарова, директор поэтического театра «Мы» (не знаю, жива ли она сейчас, или её закатали в асфальт бандиты - второе более вероятно) и сказала: «Я слышала, вы ищете помещение – у меня есть подходящий вариант». Речь шла о подвале на проспекте Ленина, 69, где прежде обитал поэтический театр «Мы» – Макарова хотела сдать площадь в субаренду.
На следующий день я пришел туда и решил, что меня все устраивает. Чтобы включился свет, которого там не было год, заплатил 25 тысяч рублей, благо свободные деньги тогда были – театры неплохо платили за мои пьесы. Я начал ремонт, купил мебель и звуковую аппаратуру – вбухал около 20 тысяч евро.
Актеров специально не приглашал – все до единого пришли сами, а приблудных кошек выкидывать нельзя. Кому нравится со мной работать – милости просим! Но есть «звёзды», которые любят только себя в театре, а не театр в себе. Прямо генерал-полковники. Было время, они появлялись и месяц-два работали, а потом мы прощались.
Нам велели убираться. Началась дикая война, продолжавшаяся полтора года: с одной стороны – мы, с другой – эти гангстеры (один из них даже бросался на меня с заточкой – хотел зарезать). Кончилось тем, что они разломали сцену – выступать стало невозможно.
Мы с артистами поставили на проспекте Ленина палатки и три дня митинговали, привлекая внимание граждан. НТВ показало нас в рубрике «Чрезвычайные происшествия» – друзья из Америки и Израиля начали звонить с вопросами: что у вас творится?! Приезжали городские и областные чиновники (в том числе, министр культуры Наталья Ветрова), требовали прекратить безобразие. Мы сказали: никуда не уйдем!
Тогда министерство культуры потрясло по сусекам, и мне предложили несколько помещений. Одним из них было бомбоубежище на проспекте Космонавтов. Места там было достаточно. Но когда я представил, что детям, которым мы показываем сказки, придётся спускаться на глубину 25 метров, мне стало лихо.
Наконец, очередь дошла до деревянного дома на ул. Тургенева, 20, где было 28 маленьких комнат и больше ничего – ни сцены, ни коммунальных удобств. Я позвал артистов, мы всё осмотрели и решили, что берём. Нам сказали: чтобы подключить воду, электричество и прочие коммуникации, нужно 50 млн. рублей. Не многовато ли? Мы уложились в 200 тысяч. Сначала выкопали канаву и подсоединились к водопроводу, потом я долго ходил по энергетическим компаниям: просил-умолял-дарил конфеты-обещал спеть и станцевать.
Пока не было электричества, купил генераторную установку – она целый месяц стояла на улице и громко трещала – туда доливали бензин из моей машины, а мы обустраивали театр – пилили, мыли, красили. Зрители и студенты УрГУ приходили помогать. Наконец, энергетики прислали дядю Васю – он залез на столб, подсоединил дом к электричеству, и лампочка загорелась.
27 сентября мы играли первый спектакль «Птица Феникс». Отопление ещё не включили, и зрители сидели одетыми, а синие от холода артисты, изображавшие людей на пляже, выдыхали пар и говорили: «Фу, как жарко, невозможно просто!»
Фото Ильи Давыдова (E1.ru).
Я хотел сделать театр, где не будет мраморных лестниц, колонн, лепнины и прочей бездушной ерунды, которую обычно связывают с храмом искусства. Хотел непохожести на академические театры. Думаю, у нас это получилось. Главное, мы не связаны никакими условностями – если, начав репетировать пьесу, видим, что спектакль не складывается, можем отказаться от этого проекта, задвинув его в дальний ящик. А можем сделать премьеру за месяц. Это государственным театрам торопиться некуда – зарплата им гарантирована. А мы репетируем днём и ночью, чтобы актеры питались не «Дошираком». Из-за этого наши счета за электричество поначалу едва укладывались в 40 тысяч рублей в месяц.
Четыре года назад я получил в Перми премию Дягилева «Лучший продюсер России». Я пишу пьесы, умею ставить спектакли. Но это не значит, что я – творческий человек, который не соображает в финансах, а только руководит театром. Нет, я умею считать деньги: 40 + 40 – будет рубль-сорок.
Шесть заведующих! И левая рука не знает, что делает правая… Екатеринбург, впрочем, не лучше. У нас есть театры, где артисты, выходящие на сцену два раза в месяц, получают 60-70 тысяч рублей. За один выход – 30 тысяч! Киркоровы там собрались, что ли?
Так вот. Чтобы мои артисты не разбежались, приходится платить им не меньше, чем в других очагах культуры. В штате «Коляда-Театра» – 80 человек: 40 актеров и 40 человек обсуживающего персонала. И все хотят есть. Чтобы сводить концы с концами, мы играем 50-60 спектаклей в месяц. Каждый выходной – по четыре представления. Это – конвейер.
Фото Артёма Устюжанина (E1.ru).
Я прихожу в театр к 10.00, а с 11.00 начинаются репетиции: четыре часа – с актерами, два – со студентами, два – с учениками театральной школы. Потом – спектакль, который заканчивается в 23.00. Домой добираюсь к полуночи и падаю, как убитый. А в голове работает счётчик, потому что частный театр должен беречь каждую копейку. И с самого утра я хожу, выключая повсюду свет, и кричу, чтобы экономили киловатты.
В домике на Тургенева мы прожили восемь лет. Удобств там не было: общий туалет для зрителей и актеров, а душ мы сделали сами, привязав лейку к стене. Внизу стоял детский бассейн.
Поначалу представления «Коляда-Театра» напоминали самодеятельность. У нас не было ни приличных костюмов, ни реквизита. Мы в буквальном смысле ходили по помойкам, выискивая старые комоды, буфеты, столы и стулья. Некоторые из них и сейчас стоят в холле – зрители с удовольствием их разглядывают.
При необходимости мы бросали клич, чтобы горожане тащили в театр старые ненужные вещи – за деньги, в обмен на билеты или безвозмездно. Последний раз так было, когда ставили «Безымянную звезду» – дали объявление, что собираем венские стулья, керосиновые лампы, старые телефонные аппараты и швейные машинки. Нам всё принесли.
И примерно раз в полгода мне звонят продавцы из свадебного салона на Луначарского: готовы четыре сумки костюмов на выброс – можете забрать. Я приезжаю, а там платья - свадебные, вечерние. Роскошные, но с дефектами – то бриллиантик фальшивый отвалился, то дырка, то пятно на видном месте. Говорят: всё равно на свалку, а вам – радость.
Так, благодаря стечению обстоятельств, мы собирали все, что подворачивалось под руку, и теперь в нашей коллекции много уникальных вещей. Со временем начали шить сами. В огромной театральной костюмерке, занимающей два этажа, комплектов одежды – около пяти тысяч. Все в приличном состоянии. Как только новый спектакль, я говорю актерам: «Быстро все на второй этаж, подбираем гардероб!»
Единственное, на что я никогда не жалел денег, это компьютерная техника, световая и звуковая аппаратура. Без неё мы так бы и остались театром художественной самодеятельности.
«Коляда-Театр» много ездит по России и за границу – без денег, заработанных на гастролях, нам не прожить. 10 лет назад, приезжая в Москву, мы останавливались в общежитии медицинского института – по 6-8 человек в комнате, и я говорил всем: «Терпите, братцы-кролики. Куда деться?» Сейчас мы останавливаемся в «Измайлово» – там вполне комфортабельно. Артисты, которым приходится вкалывать как проклятым, чувствуют себя белыми людьми.
Фото с личной страницы Николая Коляды в Facebook.
Наверное, мы – единственный провинциальный театр, который научился зарабатывать в Москве. Ведь многие рады уже тому, что играют на столичной сцене, даже если в зале – три сестры и дядя Ваня. А у нас всё время аншлаги. В прошлом году мы продали билетов в Москве на 6 млн. рублей. (на дополнительный спектакль «Скрипка, бубен и утюг» билеты разошлись сходу). По договору, половина этой суммы досталась театру, половина – нам. На январские спектакли «Коляда-Театра» 2016 года ещё в ноябре москвичи раскупили билетов на 3 млн. рублей. Причем без особой рекламы – ни растяжек, ни плакатов в людных местах обычно не висит.
Чтобы театр не «остывал», пока труппа гастролирует, на хозяйстве остаются мои студенты – играть сказки для детей и готовить дипломные спектакли. Но столичные поездки выпадают раз в год, в остальное время мы мотаемся по регионам. То в Нефтекамск – 10 часов на поезде до Янаула, потом – автобусом, зал – 500 мест, 120 тысяч рублей за спектакль. Отыграли – и сразу обратно. То – в Тюмень, откуда недавно вернулись, заработав за четыре дня 750 тысяч руб. Одновременно тюменский театр «Ангажемент» играл спектакли на нашей сцене. Билетов они продали на 350 тысяч, и главреж предложил: «Коля, у тебя – известный театр, а у нас – не очень. Давай, сложим все деньги и поделим пополам». Я согласился, что это справедливо: 550 тысяч рублей – тоже хорошая сумма.
Я написал больше ста пьес – 70 из них поставлены в России и за границей, получаю за них гонорары. Деньги это небольшие – когда 300-400 тысяч рублей в месяц, а когда – совсем ничего. Я мог бы тратить их на себя, но театр требует финансовых вливаний. Поэтому все мои гонорары уходят на поддержку моего театра.
При этом в любую страну, будь то Франция, Греция, Польша или Словения, мы едем с условием, что все расходы оплачивает приглашающая сторона - продюсер. На зарубежные гонорары я купил театру девять квартир, потому что актерам было негде жить – они снимали углы, а рассчитываться приходилось мне. Сейчас есть жилплощадь – в основном, хрущёвки на первых и последних этажах. Но это лучше, чем ничего. В завещании, которое хранится в сейфе, написано: в случае моей смерти все квартиры, все мои доходы, проценты от постановок пьес, движимое и недвижимое имущество переходит в фонд «Коляда-Театра».
Говорят, у «Коляда-Театра» очень особенная аудитория (читайте – фрики), которая не ходит в академические театры. Но, согласитесь, вряд ли 50-60 спектаклей в месяц смотрят одни и те же люди. При том, что у меня каждый вечер – полные залы. Ведь находятся желающие платить по 1,5 тысячи рублей за билет на премьеру, скажем, «Ричарда III».
Кто они? Ну, есть в Екатеринбурге думающие люди. Среди них много приезжих, иностранцев – немцев, французов, израильтян. Когда выпадает свободный вечер, они спрашивают у портье и администраторов, что можно посмотреть в Екатеринбурге. И те (дай бог им здоровья), рассказывая о Храме-на-Крови и Ганиной Яме, напутствуют: «Непременно посетите «Коляда-Театр». И к нам идут, а встречать гостей мы умеем.
Я научил всю свою обслугу, администраторов и билетёров, что нужно целовать в попу каждого зрителя, который приносит нам деньги. В зрительском фойе на видном месте лежат почтовые открытки с афишами наших спектаклей, которые можно подписать – на следующий день их отправят в любой уголок страны или за границу. Там же – выставка: мебель, предметы соцкультбыта, диковинные животные (крысы, попугаи). Все это можно разглядывать часами.
Фото Ильи Давыдова (E1.ru).
Но главное – наш репертуар. Одна из фишек – в том, что мы ставим много детских спектаклей (пионер - маленький, сопливый - свой рубль в кассу несёт). Это не секрет – другие театры тоже работают для детей, но допускают одну и ту же ошибку: режиссёры, которые берутся за сказки, хотят показать все, на что способны – получается выпендрёж. А действие на сцене должно быть простым до невозможности – чтобы дети смеялись, боялись нечистой силы, радовались хэппи-энду, а их родители – не жалели денег на другие представления.
Мне нужны спектакли и для студентов, и для бабушек-дедушек. Но основная часть зрителей – это женщины бальзаковского возраста - за 45 лет, часто – одинокие: муж ушёл к молодой, спился или помер, а женщина ещё в соку, ищет любви и страстей. Когда выходишь на поклон, видишь, что 70-80% зрителей в зале - это они. Смотрят «Клуб брошенных жен», «Амиго», «Тутанхамона», страдают и плачут. Для них мы и работаем.
В этом смысле важно, чтобы зритель, который пришёл к нам впервые, не попал на спектакль, которого не поймет. Иначе он скажет: «Говно какое-то!» и сбежит навсегда. Поэтому наши кассиры будут отговаривать пенсионера, решившего купить билет на «Концлагеристов» или на «Клаустрофобию». Скажут: идите на «Бабу Шанель».
Надо сказать, что в Екатеринбурге меня не очень поважают и любят. В наш театр не ходят миллионеры, и у нас практически нет спонсоров – таких, чтобы пришли и сказали: «Хотим тебе помочь». Состоятельные люди предпочитают Музкомедию (ха-ца-ца, танцуем без конца) или Драму, где актеры в бархатных штанах ходят по сцене со шпагой и говорят словами Шекспира.
А у нас с шумом и криками выскакивает какая-то банда уголовников – несолидно. Иногда удается найти контору, которая выделит немного денег, но системного фандрайзинга не практикуем. Единственное, пожалуй, исключение – пекарь Анатолий Павлов. Когда я (на всякий случай) бросил в «Фейсбуке» клич: помогите фестивалю «Коляда-Plays», он прислал нам 30 ящиков печенья, чтобы гости пили чай. И уже четыре года мы получаем летом подарок от пекарни «На Вишнёвой». В ответ я всегда его рекламирую.
Фото с личной страницы Николая Коляды в Facebook.
Государство, впрочем, оказывает нам помощь, хотя мы и частный театр. Без денег из областного бюджета, выделяемых по указанию губернатора, мне было бы трудно вывозить по 40 человек на гастроли в Москву и Питер (кстати, жадные авиакомпании, у которых я выпрашивал скидки на билеты, ни разу не откликнулись). На ежегодный фестиваль современной драматургии «Коляда-Plays» театр получает губернаторский грант в 3 млн. рублей и скрупулезно отчитывается за каждую копейку. Покрыть все расходы за счет этих денег нельзя – нужно 7-9 миллионов, поэтому я начинаю копить заранее. Недавно привез миллион из Польши (пять недель репетиций), где ставил «Женитьбу» Гоголя.
В принципе, театр может рассчитывать, что Министерство культуры РФ выделит ему грант на постановку новой пьесы – мы всегда пользуемся такой возможностью. Иногда перепадает по политической линии – фонд Михаила Прохорова в разгар избирательной кампании давал миллион рублей на наши проекты. Только от управления культуры Екатеринбурга – за всю историю театра – не получили ни копейки.
К счастью, в 2014 году нам отдали помещение бывшего кинотеатра «Искра», которое шесть лет пустовало – жильцы дома не хотели, чтобы здесь снова крутили кино, а на театр, где шума не в пример меньше, согласились. Губернатор выделил из бюджета области 71 млн. рублей на реставрацию театра. Тут тесно – нет глубины сцены, нет помещений, где хранить декорации.
Но мы счастливы.
Фото с личной страницы Николая Коляды в Facebook.
Как заработать на детской школе плотников.
Как устроена частная студия детского творчества.
Как заработать на кулинарных традициях старой Руси.
